Два пути Майкла Вельтона
Майкл Вельтон, уроженец Соединённого
Королевства, окончивший старшую школу и затем
переехавший в Канаду, где он получил высшее образование
в Йоркском Университете в Торонто. После работы
аналитиком в Канадской Корпорации Радиовещания в
Торонто, провинция Онтарио, он переехал со своей молодой
семьёй в Южную Калифорнию. Следующие семь лет были
отданы работе биржевым маклером на двух фирмах в округе
Лос-Анджелеса, связанных с деятельностью Нью-Йоркской
Фондовой Биржи, где им было организовано несколько
семинаров по инвестициям; кроме того, он принимал
участие в общественном телевидении Лос-Анджелеса в
качестве приглашённого гостя. В течении последних 23-х
лет, господин и госпожа Вельтоны принимали активное
участие в Про-Лайф Движении. Приверженность своему делу
повлекла за собой служение Майкла в общей сложности в
течении 6 лет в качестве руководителя двух отдельных
больничных про-лайф советов в районе Большого Ванкувера.
Написание "Двух Путей" (опубликованной книги.
Нижеизложенная статья является 1-й Главой из данной
книги) было результатом длительного труда на духовной
ниве во имя истинной Церкви, а живой интерес к истории
послужил отличным подспорьем в этом деле.
Настойчивый призыв
Годы, последовавшие за Вторым
Ватиканским Собором 1963–1965-х гг., были для
римо-католиков временем небывалых потрясений в Церкви.
Когда были утверждены все изменения в отношении мессы в
1968-м году, моя жена и я, как и многие другие
римо-католики того времени, испытывали беспокойство
относительно некоторых из этих нововведений. Так, мы
полагали, что внедрение национальных языков в мессу
было, в целом, неплохой идеей, однако служение
священника лицом к народу казалось серьёзным отклонением
от литургической традиции; он превращался в своего рода
"церемонимейстера". В то же время новые молитвословия
казались нам сухими и заурядными, лишёнными тех
поэтических качеств, которыми обладали предыдущие их
версии.
К середине 1970-х стало очевидно, что
что-то пошло совершенно в ином направлении (в плохом
смысле). Нарушения, совершаемые одновременно как
мирянами, так и клириками, возрастали в геометрической
прогрессии; например, в течение последующих 30-ти лет
после Собора (1965-1995-е гг.) чуть более 25 000 000
римо-католиков покинули Церковь в одной только Северной
Америке; в то же время сотни тысяч
религиозно-настроенных людей и вовсе отказались от
своего призвания. И причиной этого фиаско я считаю (и
это мнение разделяется многими) новую мессу, которую
Папа Павел VI навязал Церкви в 1968-м году.
Христианство есть литургическая религия,
т.е. саму сущность нашей духовной жизни составляет
литургическое отправление Евхаристии. Как и в любой
религиозной культуре, богословие, содержащееся
имплицитно, всегда выражалась в молитвах, воскурениях,
жестах, музыке, внешнем виде и архитектурном стиле.
Стоит это подвергнуть кардинальным
изменениям, – и вы столкнётесь с изменением самой веры.
Эта истина соотносится с древним законам Церкви - lex
orandi, lex credendi – закон молитвы есть закон веры. В
своей книге "Histoire des Variations des Eglises
Protestants", католический историк и епископ Боссье
описал, как литургические эксперименты протестантов
привели к отрицанию доктринального единства, что, в свою
очередь, привело к возникновению в их среде огромного
количества различных деноминаций.
Томас Кранмер, архиепископ
Кентерберийский в эпоху правления короля Генриха VIII
понимал это слишком хорошо, когда уничтожал
Римско-Католическую Церковь в Англии посредством
изменения её литургии. Как блестяще было
проанализировано католическим автором Майклом Дейвом в
его книге "Cranmer’s Godly Order", многие изменения,
представленные им, пугающе близки к новой мессе [1].
Большинство римо-католиков не читают
папских энциклик или папских посланий; Церковь говорит
со своими верными через литургию, как она всегда имела
обыкновение делать. Так, выдающийся римский литургист,
монсеньор Клаус Гамбер объяснил в своей книге "Reform of
the Roman Liturgy" [2] (тепло одобренная кардиналом
Ратцингером, префектом Конгрегации Веры), что литургия и
веры – перепрелетены и вместе образуют ткань веры.
Та старая месса, что отражала
традиционную истину в вере в своих рубриках и
благочестии, находилась под давлением. На её месте, в
качестве уступки экуменическому движению, был
представлен новый обряд, в евангельских чтениях которого
были особенно вымараны все моменты, которые
предупреждали нас о том, что в то время как мы имеем
любящего Бога, мы так же имеем и Бога, который будет
судить нас. В том же русле традиционные молитвословия и
гимны, которые когда-то напоминали нам в своей
величественной прозе и лирике о том, что мы обладаем
душой, которую способны потерять, были заменены на
новые, не имевшие никакого отношения к вопросу о нашем
вечном существовании, пустые и бессодержательные.
Монсеньор Гамбер [3] также утверждает,
что новый литургический обряд разбавил жертвенный аспект
мессы и сократил мистический и драматический ритуал до
абсолютного минимума – достаточного, не более, чем для
обеспечения действенности. Особенно скандальным для него
было изменение слов Христа "Pro Multus" ("за многих"),
произнесённых во время Тайной Вечери и произносящих в
ходе евхаристической молитвы, Павлом VI в смысле "за
всех", как грубой уступки современному богословию. О
более широком значении нового литургического обряда,
монсерьор Гамбер говорит следующее:
"… литургическая реформа, приветствуемая
с таким идеализомом и надеждой многими священниками, а
равно и мирянами, обернулась литургическим разрушением
невероятных масштабов – фиаско, усугубляющееся с каждым
годом. Вместо ожидаемого обновления Церкви и
католической жизни, ныне мы являемся свидетелями
демонтажа традиционных ценностей и благочестия, на
которых зиждется наша вера. То, что мы видим есть
разрушение форм мессы, которые органически развивались в
течение многих столетий, а не плодотворное обновление
литургии.
"К этому положению дел добавляется
шокирующая ассимиляция протестантских идей, принесённых
в Церковь под видом неправильно понятного термина
"экуменизм", с последующим растущим отчуждением от
древних Церквей Востока. Т.е. речь идёт об отходе от
общего предания, которое было разделяемо и Востоком, и
Западом до нынешнего момента нашей истории" [4].
Протестантские идеи, которые столь
шокировали монсеньора Гамбера, имели своими истоками
высшую власть в Римско-Католической Церкви – понтифике
того времени, папе Павле VI, как и указывает сам автор:
"Ни настойчивые мольбы выдающихся
кардиналов, ни серьёзные догматические замечания,
поднятые по поводу новой литургии, ни настоятельный
призыв со всего мира не делать новый миссал обязательным
– ничто из этого не смогло остановить папу Павла VI, что
есть признак его собственноличного и сильного одобрения.
Даже угроза нового раскола – ситуация с Лефевром – не
смогла подвигнуть его на то, чтобы традиционный римский
ритуал, по крайней мере, сосуществовал с новым, что было
бы простым жестом плюрализма и инклюзивности, что в наши
дни, несомненно, имело бы и политический окрас" [5].
Это мнение было ясно выраженно в
национальной радиопрограмме "Ici Lumiere 101" во Франции
13 декабря 1993 года. Гостями были Ив Хирон, автор книги
о Павле VI "Le pape ecartele" и Жаном Гиттоном, членом
Французской Академии, также писателем и близким другом
Павла VI. Во время эфира состоялся следующий разговор:
ГИТТОН: … но я могу только повторить,
что Павел VI сделал всё, что мог, чтобы увести
католическую мессу от традиций Тридентского Собора к
протестантской Вечере Господней… другими словами, мы
видим в Павле VI экуменистическое намерение стереть или,
по крайней мере, исправить или смягчить всё слишком
католическое в мессе и приблизить католическую мессу,
ещё раз говорю, как можно ближе к кальвинистской
литургии.
ХИРОН: Совершенно очевидно, что это
революция в Церкви.
ГИТТОН: Очевидно, что так
[6].
Несколько лет назад, когда мы жили в
Калифорнии, мы смотрели фильм "Католики", сценарий к
которому написал Брайан Мур, ирландец, бывший сам
католиком. Эта пророческая картина касается одного
монастыря в Южной Ирландии, который продолжает служить
старую мессу тридентского обряда вопреки Ватикану и
Всемирному Экуменическому Совету, и поскольку это
единственное место, где всё ещё служат по-старому, то
это место становится центром международного
паломничества.
Ватикан посылает молодого священника по
имени о. Кинзелла, которого сыграл актёр Мартин Шин, с
целью закрыть монастырь. Меня, тогда ещё практикующего
католика, этот фильм действительно угнетал по той
причине, что в нём было больше, чем просто зерно истины.
Писатели, подобные Брайану Муру,
прекрасно понимали важность символизма в ритуале. Анна
Роше Маггеридж в своей книге "The Desolate City"
обсуждает этого ирландского драматурга и его пророческий
роман "Католики", в котором он имел дело с разрушением
старой мессы.
"Брайан Мур – бывший католик, но его
поучительное воображение помнит, что именно всё это
означало, и, как у великого писателя, у него есть
понимание символа. Объясняя почему он занялся написанием
романа "Католики", он предложил неподражаемо ирландское
объяснение, что после долгого своего отсутствия вдали от
Церкви он пришёл к мессе и обнаружил, что того, во что
он когда-то перестал верить, больше не существует" [7].
С течением времени литургические
нововведения, делавшие традиционную Церковь всё более
отдаляющимся силуэтом, только увеличивались, как и
предрекал монсеньор Гамбер; она превращалась в мираж,
который всё быстрее удалялся за пределы нашей
досягаемости и, как традицонно-настроенные католики, мы
всё больше и больше становились сиротами в нашей
собственной Церкви. Одна из проблем с мессой заключается
в том, что она рассматривается как "плод развития" в
отличии от православия, которое, по мнению кардинала
Ратцингера:
" не видит литургию развивающейся или
растущей в истории, но видит единственно как отражение
вечной литургии, свет которой через священнодействие
таинства освещяет наше изменяющееся время своей
неизменной красотой и величием" [8].
Единственное утешение, которое мы
получали от немногих священников-традиционалистов,
которых мы знали, звучало как "держитесь Папы, Церковь
уже проходила через это".
Однако отступления и утрата веры в
равной степени как в Европе, так и в Северной Америке
были беспрецедентными, как и сами институты передачи
веры, т.е. школы, колледжи, университеты, семинарии
находились в процессе разрушения.
Наше духовное путешествие к православию
началось в 1992-м году, когда моя жена прошла курс по
иконописи у русского мастера-иконописца в Ванкувере, в
Британской Колумбии. Икона есть не только окно в
духовный мир, но также и отражение традиций самой
Православной Церкви. Интересно, что иконографическое
искусство всегда поражало нас как более зрелый тип
искусства и это отчасти объясняет, почему у нас в доме
всегда были иконы. В течение того времени мы так же
посетили несколько лекций по иконописи, организованной
Православной Церковью и были впечатлены смирением,
добротой и глубиной духовности тех, кто присутствовал.
В 1993-м году мы посетили Пасхальную
Мессу в нашей местной приходской церкви, где, как и в
большинстве современных католических церквей, обычные
протестантские влияния были очень заметно представлены.
В санктуарии и вокруг него висели знакомые войлочные
знамена, а гитарная группа подплясывала под эти ужасные
песни из сборника гимнов "Слава и Хвала". Музыкальные
инструменты были полностью осуждены Св. Отцами, и всякий
раз, когда я слышал эти бренчащие гитары, я внутренне
преклонялся перед их мудростью. Да, как и многие
традиционные католики, мы получали еженедельную дозу
того, что психологи называют когнитивным диссонансом,
т.е. чувство отчуждения от церковной литургии.
Возвращаясь домой с мессы, мы посетили
небольшую православную церковь, которая недавно заняла
помещение, ранее заброшенное протестантами. Большинство
прихожан были англоговорящими новообращёнными.
Маленький неподготовленный хор пел
литургию и несколько икон находились на
импровизированном иконостасе – разница была ошеломляющей
– и в этой несколько скудной обстановке ими передавалось
чувство трансцендентности, благоговения, тайны и
вибраций – словом, всё то, что мы когда-то потеряли.
Несмотря на наше восхищение литургией православных, была
и реакция на незнакомое – чувство отчуждения, которое
будет ещё сильнее ощущаться при посещении этнических
Православных Церквей.
Мы всегда были в курсе относительно
Православной Церкви и её великолепном свидетельстве
традиции, но сегодня, в этой маленькой церкви, немного
напоминавшей скелет, разница была особенно
поразительной, и вопросы начали грызть нас. Почему они
смогли сохранить то, что мы потеряли? Некоторые из
первоначальных вопросов, как правило, исходили от
римо-католиков.
Как они могут делать это при столь
децентрализованной форме церковного управления? Как им
удаётся управлять своей церковной организацией без такой
авторитетной фигуры, как Папа Римский? Кто же у них во
главе? Мы связались с несколькими православными
священниками, с которыми у нас было очень много
дискуссий, и они очень помогли нам с некоторыми
православными историками. Будучи увлечёнными изучением
истории, мы читали о ранней Церкви, но, в основном, с
католической точки зрения.
Здесь же мы впервые читали книги, где
Православная Церковь говорила сама за себя. Как известно
большинству людей, и Римско-Католическая, и Православная
Церкви ранее составляли Единую Церковь на протяжении
первого тысячелетия. Следует особо отметить, что на
протяжении всего этого первого тысячелетия единства,
Православная Церковь всегда признавала Рим как имевший
первенство чести, т.е. "primus inter pares" - первый
среди равных. Рим был древней резиденцией римского
правительства и местом упокоения апостолов Петра и
Павла, и на протяжении многих сотен лет этот город
являлся непоколебимым свидетелем истинной веры.
Православная Церковь считает, что Рим
совершил ошибку, пытаясь превратить это первенство чести
внутри Церкви в верховенство над (всей) Церковью. Чтение
этих православных исследователей походило на появление
на пороге давно потерянного родственника и заполнение
подробностей семейной истории, тем самым предлагая новую
перспективу.
Эта новая перспектива бросала вызов
нашим самым глубоким убеждениям относительно папства и
развития ранней Церкви. Подобно большинству католиков,
мы переносили торжественное, единовластное папство
Высокого Средневековья времен Григория VII, Иннокентия
III и Бонифация VIII, на ту идею папства, которая
существовала в ранней Церкви. Как и большинство
католиков, мы смотрели на Церковь скорее живописно, чем
реально.
Не-католикам практически невозможно
понять привязанность католиков к папству, и наша реакция
была крайне оборонительной. В прошлом, когда мы
сталкивались с серьёзными историческими работами,
которые противоречили римско-католической позиции, мы
были скептичны, и если находили, что автор был
протестантом, или книга была выпущена в протестантском
издательстве, то уделяли ей мало внимания, а если она
противоречила догматической вере – то немедленно
отклоняли её. Только римско-католические историки имели
для нас ясную тенденцию к объективности, особенно когда
речь шла о содержании веры.
***
Читайте также по теме:
***
Это то, чему учат католиков и именно эта
уверенность хранила веру в неприкосновенности. Это
учение лучше всего иллюстрирует Папа Лев XIII в своём
знаменитом письме прелатам и духовенству Франции от 8-го
сентября 1899-го года. Поощряя их к изучению истории, он
напоминает:
"Те, кто изучают историю Церкви, никогда
не должны упускать из виду тот факт, что она содержит
набор догматических фактов, которые насаждаются в нашей
вере, и которые никому не позволено подвергать
сомнению"9.
А кардинал Англии Мэнниг ещё более
откровенен:
"Обращение к древности – это
одновременно измена и ересь. Это измена, потому что
отрицается божественный глас Церкви в настоящий час, и
это ересь, потому что она отрицает этот глас как
божественный" [10].
В ещё одном случае, кардинал Мэнниг
писал:
"Привлечение живого гласа Церкви к
какому бы то ни было суду, включая человеческую историю,
является актом частного суда и изменой, потому что этот
живой глас есть высший; и жалоба на этот высший глас
также является ересью, потому что с Божьей помощью сей
глас – непогрешим" [11].
Таким образом, для католиков то, что
епископы Рима всегда осуществляли непосредственную и
высшую юрисдикцию, и вершили непогрешимый суд над всей
Церковью, и что эти прерогативы были переданы Петром –
является догматической верой, не подлежащей сомнению.
Тем не менее, мы сделали важный шаг, чтобы наша позиция
была подвергнута тщательному изучению и таким образом
искали хороших, компетентных не-католических и
не-православных авторов, и провели последующие два года,
изучая все аспекты истории Церкви, связываясь с
удалёнными библиотеками и университетами, проверяя
цитаты, переводя латинские документы и проводя
обсуждения с несколькими римско-католическими
священниками.
Мы обнаружили, что современная наука и
ранние церковные писания подтверждают православную
позицию. Мы всегда стремились противостоять трудностям
без предубеждений и проблемам без сантиментов, и эти
ценности подвергнулись испытаниям, когда мы обратили наш
взгляд на Православную Церковь.
Были времена, когда мы молились о
ниспослании нам весомого аргумента, чтобы остаться с
Римом.
Некоторые из наших друзей римо-католиков
пытались убедить нас остаться с Римом, апеллируя к
численному превосходству:
"но как же может один миллиард католиков
ошибаться?"
Но истину нельзя доказать численно,
ведь, в конце-концов, к концу 2000-го года мусульман
будет больше, чем христиан – и что это доказывает? Кроме
того, подобная линия рассуждений была справедливо
осуждена Папой Римским Пием IX в его "Силлабусе" ошибок
под номером 60 (1864):
"Тем, кто говорит: "Власть является
ничем иным, как совокупностью чисел и материальных сил"
- тому да будет анафема".
Несколько раз за два года наших молитв,
чтения и исследований, мы посещали русские и греческие
литургии только для того, чтобы пройти половину пути,
чувствуя себя полностью отчуждёнными. Однако наша
эмоциональная сторона отчаянно хотела остаться с тем,
что было знакомо и комфортно; некоторое время спустя мы
говорили: "но православные правы". Наш интеллект всегда
отказывал нам в роскоши поддаваться эмоциям. Когда мы
оглядываемся назад, только благодать Божья побуждала
нас, как настойчивый призыв, потому что, когда мы начали
исследовать Православную Церковь, у нас не было круга
православных друзей, настроенных тепло по отношению к
нам и мягко подталкивающих нас в нужном направлении. Это
было болезненное одинокое путешествие, но, по крайней
мере, боль сохранила наши мотивы чистыми.
В прекрасной движущейся церемонии среди
мерцающих свечей, тёплых оттенков икон и затяжного
аромата ладана мы были приняты в Православную Церковь
через миропомазание в Лазореву Субботу 1995-го года.
Больше мы не были сиротами. Традиционная Церковь,
которую мы любили и о которой мечтали, была тут.
Таинства, которые Рим всегда признавал действенными и
которые так важны в нашей духовной жизни – всё было там
и даровалось неизменным образом. Например, квасной хлеб
для Евхаристии, который Рим так же использовал в течение
первых 800 лет [12] или наказ самого Христа: "пустите
детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо
таковых есть Царствие Божие" (Мк. 10:14), обеспечивающий
причастие детей, которое Рим практиковал до XII века
[13]. Было удивительно обнаружить, что все богатые
традиции и обычаи, которые Рим постепенно утратил на
протяжении веков, всё ещё были частью Православной
Церкви.
В течение тех двух лет молитв и
исследований, мы часто посещали Божественную литургию,
которую мы полюбили, постепенно теряя чувство
отчуждения. Однажды, во время визита епископа, я стал
свидетелем совершения православного обряда исповеди.
Это произошло перед иконостасом, и в
конце епископ обнял кающегося, и я помню, что был
действительно поражён проявленной любовью и нежностью.
Как и любая Церковь, Православная не лишена своих
проблем. Споры и проблемы были с Церковью с самого
начала; достаточно прочитать Послания апостола Павла,
чтобы убедиться в этом. Однако, несмотря на всё это, она
осталась великолепным свидетелем христианской традиции и
ревностно охраняет все свои традиции и литургии от
изменений, тем самым давая своим верующим огромное
чувство постоянства и спокойствия в их духовной жизни.
Православная Церковь сохранила
существенный характер соборности (вселенскости,
кафоличности) ранней Церкви, которому вторит св. Игнатий
Антиохийский (муч., ок. 110 г. н.э.):
"Где будет епископ, там должен быть и
народ так же, как и где Иисус Христос, там и
кафолическая Церковь".
Св. Иероним описывает это так:
"Не следует думать, что иная церковь в
Риме, а иная во вселенной. И Галлия, и Британия, и
Африка, и Персия, и Восток, и Индия, и все варварские
народы одному поклоняются Христу, одно соблюдают правило
истины. Где бы епископ ни был, в Риме ли, в Евгубии, или
в Константинополе, или в Регии, Александрии, или Танисе,
– всюду имеет одинаковое достоинство, одинаковое и
священничество. Могущество богатства и смирение бедности
не делает епископа ни высшим, ни низшим. Все они равно
преемники апостолов" (Письмо 116-е к Евангелу)
Поместная Церковь со своим епископом
содержит в себе всю Вселенскую Церковь. Эта модель
далека от Римско-Католической концепции, согласно
которой Поместная Церковь является католической только
потому что она является сегментом большого
корпоративного органа, и где слава Вселенской Церкви
освещается с яркой интенсивностью посредством всего
одного епископа; поэтому папа Пий IX мог воскликнуть:
"Свидетельство традиции есть только
одно, и это – я" [14].
В действительности же, Церковь Семи
Вселенских Соборов призывала к равновесию, которое мы
находим в 34-м каноне Апостольских Правил. Эти каноны
датируются первой половиной IV века и отражают практику
доникейской Церкви, где Рим пользовался первенством
чести – был "первым среди равных" (primus inter pares).
Эти каноны были переведены на латынь Дионисием Малым в
конце V века и получили широкое признание на Западе.
Канон гласит следующее:
"Епископам всякого народа подобает знать
первого в них, и признавати его яко главу, и ничего
превышающего их власть не творити без его рассуждения:
творити же каждому только то, что касается до его
епархии, и до мест к ней принадлежащих. Но и первый
ничего да не творит без рассуждения всех. Ибо тако будет
единомыслие, и прославится Бог о Господе во Святом Духе,
Отец и Сын и Святый Дух".
Во многих отношениях западные христиане
живут в мире, где их единственными ориентирами являются
или Римо-Католическая, или протестантские Церкви.
Протестантское восстание, которое зажгло Западную
Европу, и римско-католическая Контрреформация определяют
границы нашего религиозного опыта. Когда мы смотрим за
пределы этих религиозных границ, многие из нас
ограничиваются нашей культурой. С этими культурными
шорами, Православная Церковь может выглядеть
этноцентрической или слишком неоднородной – на самом
деле многие из этих так называемых различий когда-то
были обычной практикой в западных Церквях.
Далее следует результат двухлетнего
обучения. Трудно вступать в спорные вопросы, не вызывая
несогласия и негодования. Были времена, когда меня
пугала мысль, что, быть может, мне не стоит писать эту
статью, чтобы меня не сочли анти-католиком – а им я
определённо не являюсь.
Как православный христианн, я разделяю
вместе с римо-католиками убеждённость в то, что три
краеугольных камня протестантской революции, т.е. Sola
Scriptura, Sola Fide и вменяемая праведность –
совершенно неправильны, но эта убеждённость, однако, не
делает нас анти-протестантами. Все христиане верят, что
еврейский народ был неправ, отвергая Христа как Мессию,
но это не делает нас сразу антисемитами.
Епископы Рима требуют пристального
внимания со стороны православных христиан, поскольку они
претендуют на прерогативы высшей универсальной
юрисдикции над Православной Церковью. Пий XI объясняет в
своей энциклике "Lux Veritatis", когда вместе с
Пресвятой Девой Марией он тоскует по православным
христианам, которые были "несчастливо уведены от
единства Церкви и, следовательно, от её Сына,
наместником которого мы является на земле. Пусть же они
вернутся к общему Отцу … пусть они все обратятся к нам,
тем, кто имеет действительно отеческую привязанность ко
всем им и кто с радостью сделает их своими". Когда Рим
предъявляет подобные требования, какими бы тёплыми они
не были, то в высшей степени рискует пострадать от
пресловутой участи претендента быть отвергнутым в своих
требованиях, тем более если это требование кажется
особенно возвышенным.
В этой статье я опирался на лучшие
научные данные по ранней истории Церкви, чтобы
проиллюстрировать роль Рима в Ранней Церкви, особенно во
времена Вселенских Соборов, и как она воспринималась в
Целом. Кроме того, я в значительной мере полагался на
римо-католических историков, когда они комментируют
такие важные вопросы как папская непогрешимость. Для
некоторых католиков может стать неожиданностью, что до
определения этого понятия в 1870-м году, многие из
наиболее уважаемых историков Церкви осудили его как
несостоятельный.
Следует отметить, что литургическая
революция в Католической Церкви была лишь катализатором,
но никак не причиной перехода к Православной Церкви.
Скорее это были претензии папства, которые не выдержали
пристального исторического анализа, что, в конечном
итоге, поставило под сомнение доктрину папской
непогрешимости. Особенно значимой и показательной для
меня была борьба за роль и место Рима в Семи Вселенских
Соборах и то, как эти Соборы своими документами и
действиями воспринимали позицию Рима.
Несмотря на то, что Римско-Католическая
Церковь изменила структуры и традиции Ранней Церкви, её
огромный вклад в западное общество должен быть признан и
оценён. Она основала первые университеты, например
Оксфорд, Кембридж, Парижский университет, бесчисленные
тысячи больниц, детских домов и вдохновила строительство
великих готических соборов.
Особая дань уважения должна быть отдана
тысячам миссионеров, которые трудились в Новом Свете,
чтобы распространить Благую Весть, дали имена таким
местам, как Сан-Франциско, Сан-Диего, Корпус-Кристи и
Санта-Барбара, как вечное свидетельство их благочестия.
Мы остаёмся благодарны Римской Церкви за многие духовные
истины, которые она передала нам, и поддерживаем с ней
тесные отношения, поскольку многие члены нашей семьи и
друзья, как миряне, так и священнослужители, находятся в
её пастве.
Майкл Вельтон
Перевод Александр Черных
Католикам о Православии - 25.06.2019.
Использованная литература
1. Cranmers Godly
Order – Michael Davies, Devon 1976.
2. The Reform of the
Roman Liturgy – pg 100, Monsignor Klaus Gamber, Una Voce
Press, San Juan Capistrano, CA, and Foundation for
Catholic Reform, Harrison, NY, 1993.
3. Ibid., – page 12.
4. Ibid., – page 9.
5. Ibid., – page 45.
6. The Latin Mass –
Vol. 4, No. 1, Winter 1995, Foundation for Catholic
Reform, Fort Collins, CO.
7. The Desolate City
– pg 134, Anne Roche Muggeridge, McClelland & Stuart
Limited, Toronto, 1986.
8. The Latin Mass,
Vol. 2, No. 1, pg 21, Jan/Feb. 1993
9. Encyclopaedia
Britannica, Vol. No. 15, pg 1065, 1972
10. Temporal Mission
of the Holy Ghost, 4th Edition, pg 238.
11. Daily Telegraph,
8th, October 1875, pg 5.
12. Jungman, Vol. 1,
pg 84 (sic!)
13. Ibid., Vol.
II, pg 385
14. The Vatican
Council 1869 – 1870, pg 355, Dom Cuthbert Butler,
Collins & Harvill Press, London. (Archbishop
Felix Dupanloup of Orleans and Archbishop Georges Darboy
of Paris, both recorded this famous remark in their
diaries a few hours after the Pope uttered it on June
18th, 1870).
|
